— А ты кто такой Кулаков, знаешь? — он искренне шокирован. — Алиса, вы же вместе? Да неважно, Кулаков и так все сделает. Подожди… это получается, ты с синяком… А он не знает вообще?
— Егор, — нервно сглатывая, пытаюсь объяснить ему, — это сложно все вышло. Мне сложно очень, понимаешь?
Он меняет позу, по бедрам себя ударяя, в глазах— участие. Сумбурно поглаживает меня по плечу.
— Блин, Алиса, я знаю, что в полицию бесполезно звонить, и твое семейство — уроды, но… Это же пиздец! — Он взмахивает руками. — Так пускай Кулаков с ним разберется! Он по заслугам наконец-то получит. Тот же его уроет.
И музыкант смотрит в сторону Кулака. Который не заметить это не сможет.
— Я прошу тебя, — начинаю задыхаться и путаться, потому что контроль над ситуацией улетучивается со скоростью света, — это Васи не касается. Я не хочу… ты понимаешь, я не могу, чтобы он узнал. И кто-либо вообще вокруг.
Я срываюсь, и на Кулака тоже гляжу. Он напряженно наблюдает за нашей беседой. Каждый шорох отслеживает. Все сканирует, на атомы раскидывает.
Веретено лжи становится невыносимо тяжелым.
— Нет, — качает головой Егор. — Извини, но нет. Он еще, получается, сюда приперся.
Я раздраженно повожу плечами, и, по лицу руками скользя, стараюсь не задевать скулу. Еле на ногах удерживаюсь, когда Егор обходит меня.
Испуганно и виновато гляжу на Васю. Все кончено. Все выплывет наружу.
Пытаюсь глазами ему сказать. Что-то. Но я сама не понимаю что.
Он явно старается оценить обстановку. Обычно Вася хмурится, как способ преодолеть замешательство. Но сейчас выражение на его лице столь напряженное, что любые экспрессии отсутствуют.
К моему ужасу, однокурсник к Кулаку не направляется.
А я уже себя выдала своим поведением. Замкнутый круг. И я в центре. Я сама его нарисовала, и теперь мне его разрывать.
Но Егор поднимается на крыльцо и поворачивается.
— Загродский его фамилия! Дмитрий Загродский, — дико орет он Кулаку. — Он вот только что уехал! Красный Бентли! Прости, Алиса!
Я прислоняюсь к ближайшей машине боком. Хоть на минуту, пожалуйста, отдохнуть. Перевожу опять взгляд на стоящего неподалеку Кулакова.
Наверное, в последний раз смотрю на него так. Сейчас кажется таким смешным, что я собиралась у него выиграть вопрос по спорткомлпексу и детдому. Никто не посмеет по скуле Кулакову давать, а если попробует — то получит ядренее в ответ.
Я все-таки спешу к нему, потому что обязана обьяснится, как бы то ни было.
Но даже не делаю и двух шагов, а он проговаривает.
Медленно, страшно, глухо. Одними низами.
Словно из загробного мира вернулся.
— Тебя ударили.
Он даже не моргает. Его обездвиженность настолько неестественная, что я невольно шаг назад делаю. Потому что его оцепенение сопровождается потемневшим лицом.
Тень на его облике столь реальна, что оттеняет бледные губы и острый белесый кончик шрама, ящурным хвостом тянущийся к отсутствующему уху.
— Тебя ударили.
— Вася, — чащу и чащу, — эта ситуация реально вышла из-под контроля, потому что… так получилось. Я умоляю тебя, не делай выводов сразу. Пожалуйста!
— Тебя кто-то ударил, — говорит он, снова в трансе.
— Это неважно, — я начинаю заикаться, — просто удар, ты не понимаешь…
Он пробуждается, на звуках моего прерывистого голоса. Словно то, что я упомянула удар, делает все сказанное — правдой.
И бросается в сторону машины.
Я бегу за ним, сломя голову.
— Вася! Ты куда? Нет!
Ключ! Ключ-то от автомобиля у меня.
В неистовстве Кулак дергает дверь, и подошвой в железо со всей дури впечатывается.
— Пожалуйста! Выслушай меня! К-куда же ты!
Он выхватывает у меня ключ, даже на миг не взглянув.
Когда бросаюсь за ним, к дверце, Кулаку достаточно одного движения, чтобы отодвинуть меня и захлопнуть водительскую створку.
Я кричу ему, но он газует. Пытаюсь обежать с другой стороны, когда он задний ход дает. Но все бесполезно.
Машина срывается с места неровными колесами, и берет такую скорость, что горожане останавливаются и показывают на нее пальцем.
Глава 26 АЛИСА
Егор уговаривает меня пойти на совещание.
Иду, потому что автоматизировано все делаю.
Ноги переставляю, глазами смотрю, языком говорю. Беседу поддерживаю.
Механизировано мозг воспроизводит что-то очевидно разумное.
В Доме Культуры свет вырубается, и сумасшедшая беготня начинается. Там, оказывается, половину города отключили. Мэр отвлекается, а мы фигней страдаем.
Консультанты-доберманы уже как полнокровные жители Васильков. Витя рыбачит на досуге, а второй консультант — Саша — жену перевез в поселок. Целью собрания большего всего секретарь интересуется. Это тот, у которого школьные каникулы.
Я сейчас все нажитое готова отдать, чтобы телефон у меня появился. Мне почему-то кажется, что мои звонки что-либо исправили.
Когда прошу однокурсника Васю набрать, то гудки долбят мне прямо в виски. Не отвечает.
Даже не представляю сценарии, которые там сейчас могут проигрываться.
На третий час взглядом цепляю место, где Кулаков всегда сидел, и пронизывает меня четкая мысль. Как катана в плоть по маслу заходит.
Если Загродский навредит Васе, я убью его.
Может, я себя защитить не могу. Но я не позволю причинить вред ему. Любой ценой.
Неважно, какой мощный и опытный Кулаков.
Загродский — невероятно влиятельная персона. Катастрофически мстительная. Сумасшедшая по-иному.
Стук и треск открывающейся двери, сопровождающие появление Кулака в конференц-зале, опилками оседает у меня в голове.
На мгновение мне чудится, я ополоумела и вижу то, чего нет.
Насосом легкие его накачиваются, когда он останавливается после входа.
Руки избиты, кляксы засохшей крови припорошены пылью и рябью грязи.
Взмокший, как борец на ринге.
Волосы будто отросли и зачернели больше за пару часов.
В глазах — ртутная вязь ярости, смоляная мгла чертовщины.
Что-то дергается на грузном лице. Не могу отследить что… кажется, не в одном месте.
— Чувак, — шепотом тянет потрясенный Егор.
Мэр и слова выдавить не способен, консультанты переглядываются, а секретарь… Я отмираю, заметив, что подросток телефон прямо держит. Таким образом, и фото можно сделать.
— Положи телефон на стол, — приказываю мягко, — чтобы Анатолий Иванович видел.
— Иди сюда, — приказывает Кулак и это он мне.
Когда приближаюсь к нему, о страхе и мысли нет, но когда он берет меня под локоть — скользкой рептилией опоясывает осознание, что нам сейчас придется разговаривать.
Он ведет меня не к машине, а напрямую к Гостинице, через улицы, перекрестки, проспект.
Скованно удерживая за локоть, будто я под конвоем.
Незнакомые прохожие бурно реагируют на наш вид. Его — окровавленный и мощный. Мой — избитый и хрупкий.
В Гостинице он приказывает Светлане провести нас в комнату для встреч, но тут я вырываюсь. Пока она готовится к инсульту, Кулак впервые за последние десять минут смотрит на меня.
Берет опять под локоть, и ведет по лестнице в свой номер.
На втором пролете понимаю, почему он хотел в комнату для встреч. А не в номер.
В комнате скрывается в ванной на некоторое время. Я на стуле сижу и слушаю как цифровые цикады разрывают его планшет перекликиванием, сообщение за сообщением.
Кулак даже майку не натягивает, когда в спальню возвращается.
Хочу спросить, не помочь ли с ранами на руках, но во рту царит забвенный паралич.
Что-то во мне надрывается — будто внутренности бутафорией оказались и сейчас с них шелестом фольгу срывают — когда он на корточки передо мной присаживается, с обнаженным торсом. О Боже. Это хуже всего. Я на грани слез.
— Когда это случилось, конкретно? — спрашивает он тихо.
— Ты… имеешь в виду… то? — выдавливаю и выдавливаю.
Молчит и смотрит долго. Злой и деловой.
